Адвокат Елена Куприянова о семейном праве и семейных ценностях
– Мировые тенденции складываются таким образом, что люди в основном мигрируют с Востока на Запад, а у вас, Елена, получилось обратное движение. Столько людей стремятся уехать в Европу, в Америку, а вы из Литвы - в Россию? Почему? Что вами руководило?
– Любовь. В Греции на каникулах я – студентка познакомилась со своим будущим мужем Федором Куприяновым. Это была любовь с первого взгляда, но переезжать на Восток я конечно не собиралась. Москва представлялась мне по сводкам новостей ужасным местом. Это был год трагедии «Норд-Оста». После отпуска мы разъехались каждый в свою страну. Я не собиралась ради любви жертвовать тем, что у меня было дома в Литве – друзья, престижное образование, перспектива успешной юридической карьеры, квартира, дача, материальное благополучие. С Федором мы переписывались. Спустя полгода я поняла, что не могу без него и готова ехать куда угодно – хоть в Антарктиду, хоть в Москву, лишь бы быть вместе.
И тут нужно отдать должное моим родителям, которые меня поддержали. Мне было всего 20 лет. Семья Янушкявичюсов, из которой я родом, принадлежит к литовской элите. Причем одновременно и к довоенной, и к советской. В довоенной Литве моему прадедушке, который был дворянином, принадлежало много земель. Советская власть пришла в Литву лишь в 1939 года, а до этого времени дедушка был свидетелем балов и накрахмаленных рубашек… В советский период дедушка, Владислав Янушкявичюс, был заведующим аптекой, а его брат, Зигмас Янушкявичюс – основателем и ректором Каунасского медицинского института, академиком СССР, членом Верховного Совета. После развала СССР в Литве прошла реституция – земли, изъятые советской властью, вернули прежним владельцам, а если этого сделать было нельзя, выплачивали компенсацию. Таким образом семья всегда жила в достатке и мыслей об эмиграции ни у кого никогда не возникало.
Так вот, я прихожу к родителям и говорю, что собираюсь замуж, и в Москву. Готовилась к бурной реакции, но родители спокойно сказали: «Мы, конечно, хотели для тебя другого будущего, но видим твои светящиеся счастьем глаза и понимаем тебя. Все, что мы хотим – чтобы ты была счастлива!». Так я оказалась в Москве.
Спустя полгода я поняла, что не могу без него и готова ехать куда угодно – хоть в Антарктиду, хоть в Москву, лишь бы быть вместе.
– Кем вы мечтали быть в детстве? Когда появилось желание стать юристом?
– Я хотела стать адвокатом еще в школе, не просто юристом, а именно адвокатом. Связано это, наверное, с теми реалиями, с которыми столкнулись все жители постсоветского пространства в 90-е годы. В Литве все происходило, конечно, несколько иначе, чем в России. Когда развалился Советский Союз, Литва сразу пошла по пути сближения с Европой. Риторика была в духе: «Все, что было – было плохо, а сейчас мы освободились и все сможем, что только захотим!». И я горела желанием защищать «новые» высокие права и свободы.
Поступила в Вильнюсский университет. И уже на первом курсе началась мировоззренческая ломка, очень для меня тяжелая. Потому что я пришла в юриспруденцию с идеалами, а столкнулась с реальностью. Простая иллюстрация: лекции нам читал судья Конституционного суда, который рассказывал, как права реализуются на практике. Утверждал, что даже у самых основополагающих прав есть ограничения и очень существенные. Я была этим совершенно возмущена. И на экзамене по конституционному праву честно написала то, что думала в тот момент: права – это только декларация, а в жизни все не так, как в Конституции. Мне поставили два балла. А преподаватель устно добавил к рецензии: «Я советую вам подумать, туда ли вы пришли учиться. Либо пересмотрите свою позицию, либо выберите другую профессию».
– Но сменить профиль обучения вы не надумали?
– Я очень даже думала! Всё лето! Но именно в то лето произошло судьбоносное для меня событие – я поехала отдыхать в Грецию и встретила своего будущего мужа. Федор был студентом-юристом, как и я. Общение с ним дало мне, если так можно выразиться, гармонию в понимании юридического мира. Он разъяснил мне, что юриспруденция – это как игра, в которой есть правила, и ты обязан по ним играть. То есть, нужно забыть абстрактные свободы и декларации и работать с тем, что есть в реальности. Более того, я душой поняла, что это правильно. Потому что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. А об этом, как правило, забывают. Да, есть нюансы, есть недостатки, но общие правила юридической «игры» одинаковы. И в Литве, и в России.
Другим важным моментом для меня было осознание того, что в гражданском процессе суд не устанавливает объективную истину. В идеале считается, что в суд идут за справедливостью, вытекающей из достижения истины. Но нет, гражданское дело – это состязательный процесс, в котором есть две стороны, и кто лучше подготовлен, тот и выигрывает. Поэтому, когда кто-то рассказывает ситуацию и спрашивает, что делать, первый вопрос адвоката – а на чьей мы стороне?
Как в адвокатском анекдоте. Клиент звонит адвокату и спрашивает: как мое дело? «Справедливость восторжествовала!» – «Срочно подавайте апелляцию!»
Мне поставили два балла. А преподаватель устно добавил к рецензии: «Я советую вам подумать, туда ли вы пришли учиться. Либо пересмотрите свою позицию, либо выберите другую профессию».
За время обучения на юридическом факультете мое правосознание сильно изменилось. Я благодарна своим преподавателям за то, что они дали мне возможность войти в юридический мир с адекватным взглядом на происходящее и вооружили инструментами для ведения адвокатской деятельности.
– Вы из неюридической семьи, получается, идеализированные представления о профессии возникли в том числе из-за того, что перед глазами не было реальных юристов?
– Не совсем так. Мои родители – Роман и Ольга Янушкявичюсы – доктора наук, профессора математики. Я тоже сначала хотела стать математиком. Я хотела пойти их путем, но мне доходчиво объяснили, что в Литве для математика перспективы нет, научно-исследовательские институты, в одном из которых долго работали родители, доживают свой век.
Меня воспитывали в духе: «Ты не должна ни от кого зависеть, уметь содержать себя сама». Впрочем, сейчас эта концепция у родителей поменялась на противоположную. Теперь мне говорят: «Хватит работать – сиди с детьми». А я не могу и не хочу перестраиваться. Адвокатура – самая увлекательная работа в мире.
– То есть, математика ушла на второй план по настоятельным рекомендациям родителей?
– Да. Папа очень хотел, чтобы я стала адвокатом. Мои родители пришли в 90-е годы к православию, и папа стал помогать православному митрополиту Литвы Хризостому (Мартышкину) в делах возвращения церковной собственности, не имея юридического образования, своими силами. Ему удалось вернуть практически всю изъятую у церкви собственность, много помещений в центре Вильнюса. Сейчас эти здания сдаются в аренду и приносят православной митрополии немалый доход. И в этих делах папе, конечно, очень не хватало юридического образования. Но он узнал юридическую жизнь изнутри и посчитал, что если его дочь станет юристом, то обеспечит себе хорошее будущее. И в этом мы совпали.
– Не жалеете, что вместо математики выбрали юриспруденцию?
– Математика мне очень помогает в работе. Математический тип мышления у меня «в крови». Математика дала мне логику, и с ней легко жить, особенно в нашей профессии. У меня все в любом деле всегда выстраивается, как в математической задаче – одно следует из другого.
Кроме того, в зале суда надо уметь оперативно реагировать на изменения обстоятельств в ходе процесса, не бояться быстро принять новое решение. Логика, на мой взгляд, помогает конкретно ответить на любое нападение противной стороны. Контрпродуктивно отражать атаку за счет эмоций и стандартных отвлеченных рассуждений. Хотя клиентам иногда нравятся вопли своих представителей: «Доколе?!»
– Адаптироваться в Москве после Вильнюса было сложно?
– У меня не было адаптации, точнее я ее не заметила. Я настолько счастлива в семейной жизни, что поначалу просто не замечала негатива или каких-то трудностей. Муж носил меня на руках! Хотя неприятные ситуации, конечно, были. Через три месяца после свадьбы я забеременела и поневоле познала всю «прелесть» общения с московскими бюрократами. Сакраментальное «понаехали», я со своим литовским гражданством слышала постоянно.
Математический тип мышления у меня «в крови». Математика дала мне логику, и с ней легко жить, особенно в нашей профессии.
– А что с учебой? Пришлось переводиться в Москву?
– Нет, я перевелась на заочное отделение в Вильнюсском университете. Было обидно, потому что поступить на очное было куда сложнее. Я поступала в 2001 году. В Литве уже был введен ЕГЭ, в котором я получила 100 баллов по истории, близко к высшему баллу по всем остальным предметам, и вообще стала лучшим выпускником школы. Достижений в учебе было много, и, конечно, меня на родине ждала блестящая карьера. Жалко было от этого отказываться, но ради любви пришлось многое поменять. На «заочном» я получила магистерский диплом, и его признали в России.
– Хорошо, диплом признали, но ведь есть специфика западного образования? Например, многие предметы преподают на английском? Ваше обучение наложило какой-то отпечаток на работу, специализацию, подходы? Были ли сложности из-за того, что вы изучали литовское право, а практикуете в России?
– Нет, это не создало сложностей, мне дали хорошее образование, а юриспруденция – это фактически набор принципов, которые распространяются на любое законодательство. Конкретный закон всегда можно прочитать. Статус адвоката я получала уже в России. На компьютерном тесте ошиблась только в одном вопросе, потому что неправильно перевела его на литовский язык (ведь тогда я еще думала по-литовски). Когда на устном экзамене члены комиссии сказали: «Мы знаем, что в Вильнюсском университете очень сильное образование», – мне было приятно. Сегодня я говорю по-русски свободно, без акцента, и думаю по-русски. Недавно, говоря на юридические темы в Литве по-литовски, поймала себя на мысли, что теперь уже российское право знаю лучше, чем литовское. То, что не применяется ежедневно, к сожалению, атрофируется. Но при необходимости, конечно, восстанавливается очень быстро.
– Вы часто бываете в Литве?
– Да, мы с семьей ездим туда постоянно, как на дачу. Во-первых, у меня там родители. А во-вторых, дети занимаются конным спортом, и мы часто ездим в Литву на соревнования и тренировки. В этом году дочь Мария стала чемпионкой Литвы по конкуру. Она выступает на лошадях литовской породы «Жемайтукас». Хотя жемайтукасы – лошади пони-класса, это настоящие боевые кони, очень хорошо проявившие себя во время сражений. Сильные, выносливые животные. Жемайтукасы высоко прыгают и быстро скачут, то есть сочетают нужные для конкура качества. Дочке только в этом году будет 12 лет, а она выигрывает у 16-летних соперников на конкуре с метровыми препятствиями.
Статус адвоката я получала уже в России. На компьютерном тесте ошиблась только в одном вопросе, потому что неправильно перевела его на литовский язык (ведь тогда я еще думала по-литовски).
– Выйдя замуж, вы попали в юридическую семью: муж – Федор Алексеевич и свекр – Алексей Анатольевич Куприяновы – известные адвокаты. Адвокатская династия началась с удостоверения защитника, выданного прадеду мужа еще в 1926 году. В семье, где все занимаются одной профессией, больше бонусов или трудностей?
– Бонусов, конечно, больше. Любому юристу важно иногда посоветоваться или просто чем-то поделиться с коллегами, но говорить о своем деле можно только с человеком, которому полностью доверяешь. Мы в семье доверяем друг другу, при необходимости помогаем и в профессиональных делах. Хотя по большей части полезна не столько непосредственная помощь, сколько участие и понимание. Иногда просто проговаривая проблему, сам находишь верное решение.
– Дом не превращается в филиал офиса?
– Не думаю. Я достаточно органично существую в своем жизненном пространстве. Просто бывают дела, которые ты не можешь выбросить из головы даже дома. И хорошо, когда есть с кем поговорить. Знаете, у юристов даже шутки свои. Когда была беременной, купила ботинки без шнурков, чтобы не наклоняться. Приношу домой, а муж тут же: «О! Ботинки для СИЗО купила!» Обычный человек подумал бы: «Какой ужас, как можно так шутить?» А у меня самой в голове вертелись такие же ассоциации. Профессиональная деформация, так сказать... Мы часто смеемся в семье, это органично.
– От вас просто веет позитивом. Вы так необычно для российского адвоката рассказываете про наши юридические реалии. Адвокаты зачастую, впадают в тоску и разочарование, рассказывая о том, как сложно бороться с системой, как все несправедливо, как не по закону обращаются с подзащитными. А у вас все как-то оптимистично.
– У меня, к счастью для клиентов, по большей части позитивная практика, это сказывается на отношение к жизни и профессии. Бороться с «системой» не следует. Надо понимать, как она работает, и не сражаться с ветряными мельницами. Люди обычно как считают? Человека «посадили», значит, адвокат плохой. Значит, смысла в адвокате нет! Начинаешь объяснять: да, посадили, но в статье уголовного кодекса есть вилка наказаний, и срок варьируется, например, от 8 до 15 лет. Вот эта немалая разница зависит от работы адвоката. А еще суд, убежденный адвокатом, может назначить наказание «ниже нижнего предела» или переквалифицировать на более мягкую статью... И тогда даже далекий от юриспруденции обыватель начинает понимать, зачем нужен адвокат. Слава Богу, у меня еще не было приговоров к реальному лишению свободы!
Я чаще веду гражданские дела. Их итоги по большей части вполне предсказуемы. Бывают моменты, когда не хочется браться за какое-то дело, потому что сразу понимаешь – шансов мало. Но все равно берусь, если клиент хочет пройти процесс до конца. А иногда случается и так: все плохо, хуже быть не может, хватаешься за соломинку… и выигрываешь!
Принимая очередное дело, я анализирую его и даю свой прогноз, далеко не всегда благоприятный. Рассказываю, какие варианты развития событий могут «иметь место», даже если это совсем не то, что хотел бы услышать доверитель. И когда добиваешься самого лучшего из возможных исходов дела – это победа. Каждая победа добавляет уверенности и оптимизма.
Бороться с «системой» не следует. Надо понимать, как она работает, и не сражаться с ветряными мельницами.
Например, недавно закончился удивительный и по правде сказать совершенно непредсказуемый успех в деле против Департамента городского имущества Москвы. Семья из 22 человек – бабушка, дедушка, четверо детей, у которых свои семьи и дети – все были зарегистрированы в одной квартире. Один из сыновей с семьей получил коттедж для многодетных. Этот коттедж им предоставили на время, пока семья стоит «на очереди».
Так как бабушка и дедушка инвалиды – правительство Москвы решило им выделить отдельную квартиру. Выделили. Но когда пришли за ключами – получили постановление о снятии с очереди и требование к сыну освободить коттедж. Почему так получилось?
В городских органах ошибочно подсчитали общую обеспеченность семьи жильем: площади супругов дочерей престарелых бабушки и дедушки, хотя к этим площадям дочери отношения не имели, приплюсовали родовые давно развалившиеся дома в Калужской области, которые на деле и домами-то не являются – без полов, без отопления и без воды, но в Росреестре числящиеся, как настоящие.
Процесс был тяжелым и длительным, проходил в разных судах – в Калуге и в Москве. В Департаменте городского имущества потеряли дело, долго искали, нашли. Но в первой инстанции в суде нам отказали. Пошли в Мосгорсуд. Перед последним заседанием в Мосгорсуде мне позвонил доверитель и сказал, что силы у всех, особенно у бабушки и дедушки, кончились. Всё, всё прекращаем, так как надежды никакой нет.
Но я ответила: «Вы, как хотите, но я в суд пойду. Нельзя же так – вложить столько сил и на последнем этапе сдаться». И Мосгорсуд в апелляции после двухчасового заседания признал постановление о снятии клиентов с очереди на получение жилья незаконным. Для меня это была победа года!
Потом мы еще долго бодались с Департаментом городского имущества. В результате, спустя два года, семье оставили ту квартиру, в которой они были изначально прописаны, оставили коттедж многодетной семье, и (фанфары!) выделили еще две новые квартиры – трех- и четырёхкомнатную. Такие победы, конечно, окрыляют!
Адвокат – не правозащитник, а защитник интересов своего клиента. Поэтому меня не смущают и победы в гражданских процессах, когда ты побеждаешь исключительно за счет ошибок другой стороны, хотя по прогнозу не должен был бы выиграть. Просто тебе противостоит недостаточно подготовленный оппонент. И вот с радостью берешь эту свою победу, потому что тебе ее подарили! Такое тоже бывает.
А иногда наоборот, у противника заведомо проигрышная позиция, но оппонент ее достойно защищает. Тогда уже мне стоит больших сил доказать, что права именно я. Это, я думаю, и есть квалификация. Умение выжать для своего клиента все, что возможно, из любой правовой ситуации.
Я специализируюсь по семейным делам, спорам о детях, недвижимости. Пишу профильную кандидатскую диссертацию. Эта область – семейные дела – для судьи «усмотрительная» как никакая другая. Чтобы победить адвокату нужен и опыт, и креатив, и харизма. В зале суда развертываются такие баталии, которые и не снились постановочным телешоу. А на кону самое ценное для человека – дом, семья, дети.
Я всем говорила: «Ну как я возьму ваше дело, если мне скоро рожать?» – «Ничего, мы подождем. Это долго?»
– В чем сложность работы по семейным делам?
– С семейными спорами есть один интересный личный момент. Мне нужно было научиться не переносить чужую проблему на себя. Потому что в начале адвокатской карьеры, после каждого дня в суде хотелось спросить у мужа: «А ты ничего не хочешь мне рассказать? Ты точно ничего не скрываешь?». Но это прошло. Я поняла, что либо я доверяю мужу, либо это не семейная жизнь. Нужно очень четко отделять свою семью от адвокатских «семейных» дел. Иначе можно с ума сойти.
Ещё из моих личных открытий: я по молодости полагала, что непорядочными бывают исключительно мужчины, а оказалось, что в жизни бывают случаи, когда непорядочно поступают женщины, причем из вполне порядочных семей.
– А есть дела, от которых вы отказываетесь?
– Конечно! Есть семейные дела, от которых нужно отказываться, например, в интересах «спорных» детей. А есть дела, от которых я отказываюсь потому, что мне не хочется этим заниматься. Например, не возьмусь защищать явного бандита или насильника. Но поскольку ко мне клиенты приходят только по рекомендациям доверителей, а среди них нет «криминально зараженного контингента», то таких проблем не возникает.
– Ваши основные жизненные ценности?
– Основная ценность – семья. У меня четверо детей. Когда родился младший сын Арсений, я надеялась, что я уйду «в декрет». Но так и не перестала работать. Доходило до смешного. Приходили люди, видели, что я в интересном положении, но просили вести их дела. Я всем говорила: «Ну как я возьму ваше дело, если мне скоро рожать?» – «Ничего, мы подождем. Это долго?»
Совершенно невероятная ситуация была, когда мне нужно было заказать изразцы для камина в новый дом. Многодетной семье дом необходим. У меня только родился младший, и я приехала в компанию согласовать эскизы. Тут входит директор и говорит: «Простите, пожалуйста, вы случайно не адвокат? У нас тут такая ситуация…» И рассказывает о проблеме в сфере защиты прав потребителей. Защита прав потребителей – это тема, которую я отлично знаю, понимаю, что смогу помочь, но у меня месячный малыш… Подробно объясняю, что им нужно сделать для решения вопроса. Они говорят: «Ой, а вы можете взяться за наше дело?»
– Не могу, я в декрете.
– Но вам же камин нужен?
– Да. Но вы не понимаете. Я не работаю. Я в декрете.
– Но вам же камин нужен?
И так много раз. В итоге я сдалась. Поэтому я и сегодня не в декрете: сложно отказать людям, когда видишь, что можешь помочь.
Я работала вплоть до самых родов. У меня есть любимая «беременная» фотография – за неделю до родов в «Лефортово» – следственном изоляторе ФСБ.
– Как на вас реагировали в этом «положении»?
– В судах демонстративно делали вид, что ничего особенного не видят. Не говоря уже о том, чтобы стакан воды предложить или спросить, не нужен ли перерыв? Сидеть на допросе много часов подряд на девятом месяце все-таки тяжело.
А вышла я в суд после родов, когда ребенку было 10 дней. Правда, это было совершенно неожиданно и связано с делом, которое вел муж. Так получилось, что у него оказалось два процесса в один день в разных судах. Он у меня очень востребованный защитник. И на первом процессе в Мособлсуде оказался превышен лимит ожидания, который муж мог себе позволить, чтобы успеть к следующему процессу. А следующий процесс был на такой стадии, которая категорически требовала его личного участия.
Дело в Мособлсуде я знала хорошо, потому что работала над ним вместе с мужем. Но поскольку мое участие не было запланировано, то я даже молока ребенку не подумала заранее запасти. Приехала в суд и ждала заседания еще 4 часа! За это время ребенок, естественно, проголодался, и няня привезла его прямо в суд. Нужно было видеть глаза пристава, к которому я подошла с вопросом, нет ли в Мособлсуде комнаты для кормления грудничков? Было лето, покормила Арсения в сквере перед судом. И процесс выиграла.
Я работала вплоть до самых родов. У меня есть любимая «беременная» фотография – за неделю до родов в «Лефортово» – следственном изоляторе ФСБ.
– Как в вашей жизни совмещается карьера и дети? Все-таки работающая мама четверых детей – это не совсем обычная ситуация. Тем более, что есть некий стереотип в отношении женщины – ты либо с детьми сидишь, либо карьеру делаешь.
– Все отлично совмещается. С появлением третьего ребенка – Серафима – у нас появилась няня, которая с нами уже десять лет и стала членом нашей дружной семьи. Много помогают бабушки и дедушки. Самому маленькому 2 года, Елизавете в этом году – 14, Марии – 12, Серафиму уже 10 лет. Они достаточно взрослые и много заняты в школах, секциях, кружках. Я стараюсь быть с ними как можно больше, тем более что старшим нужно больше внимания, чем малышу. Именно внимания, а не времени. Им нужно все со мной обсудить, задать вопросы, поделиться чем-то секретным. Очень часто это можно сделать по телефону. Я вижу, как дети радуются участию родителей, общению со мной.
Между детьми и работой у меня есть некий баланс. Все-таки работа адвоката дает определенную свободу в планировании дня. Нет необходимости сидеть в офисе с 9 до 18. Я могу работать и дома, когда дети в школе. Конечно, очень обидно, когда из-за судов не могу присутствовать на важных для них мероприятиях – концертах, соревнованиях, праздниках. Но обычно все достаточно гармонично, дети с пониманием относятся к моей работе, все чаще расспрашивают о делах. Вспоминая начало моей практики и прислушиваясь к советам психологов, рассказываю им только о том, что они не смогут перенести на себя, на семью, и обязательно с хорошим концом.
С радостью участвую во всех школьных «активностях» – вхожу в управляющий совет школы, в родительские комитеты. Очень интересная вещь – родительские собрания. Когда встает вопрос о том, что нужно помочь школе личным участием, мамы отговариваются: «Ой, я не могу выйти на субботник, у меня еще один малыш», или «Я же работаю!». Я всегда говорю: «Я могу! Да, я работаю, у меня четверо детей и я всё могу – и на субботник, и стенгазету». Как успеваю? Сама не знаю. У меня все расписано по минутам, но это для меня органично, не в тягость. Поэтому и времени на все хватает.
– Откуда это у вас? Поведение опытной мамы?
– Посыл идет от детей. Им нужна мама. Это важно для них, значит, и для меня. А потом, я не могу сказать, что это все как-то очень сложно. Не требуется делать все самой, надо правильно организовать имеющиеся «силы»: бабушек, дедушек, своих друзей, друзей детей и их родителей. Нужно сделать стенгазету? Но это же не значит, что ты ее делаешь ночью одна. Или в том же субботнике поучаствовать. Нужно? Хорошо, давайте делать это вместе. Это тоже время общения с детьми. Можно пойти в кегельбан с пивом, а можно – в школу на субботник. Получается, с одной стороны, это бонус для школы, с другой – время с детьми и удовольствие от конечного результата. У нас дома нет телевизора, может быть, поэтому у меня есть время.
– Многодетность – это сложно?
– Это счастье. Не могу сказать, что все легко и просто, бывают, конечно, сложности. Было бы враньем преподносить все исключительно в розовом свете. Но многодетность – это счастье, это факт!
– Как вы отдыхаете?
– Мы много путешествуем по миру. И если в обычном режиме обсуждаем рабочие дела и в офисе, и дома, то уезжая в путешествие, не говорим о работе вообще. Табу! Это – настоящий отдых. Любим отдыхать активно, с динамичными передвижениями. Часто едем в поездки с мужем вдвоем, оставив детей у моих родителей – они с радостью берут всех четверых. Нам интересны места, «где никто не бывал». Экстрим в Перу, в дельте Амазонки, Южная Африка, Ливия перед войной, святыни Западного берега Иордана, фотоохота на китов у Новой Зеландии.
– А всей семьей путешествовать не пробовали?
– По-разному. С детьми ездим в познавательные поездки, катаемся на горных лыжах, сплавляемся на байдарках. Но сейчас со всеми детьми куда-то поехать удается все реже. У них своя жизнь. Они спортсмены, у них режим, тренировки, соревнования… А для нас с Федором без детей – это все-таки чистый отдых. Меньше ответственности. Ни за кем следить не надо.
– А чем увлекаются ваши дети?
– Старшая дочь, Лиза, закончила музыкальную школу, долгое время занималась балетом, получила диплом экскурсовода, и ее уже зовут на работу в музей (в виде подработки в свободное от учебы время). Она много читает. Вторая дочка, Мария, бросила и музыку, и танцы, ее страсть – конкур. Сын Серафим по примеру сестры тоже занимается конным спортом. Души не чает в лошадях… Нам всем нравятся лошади.
Раньше у меня было много увлечений именно для себя – иконопись, шитье, вышивка, декупаж, куклы, вязание… В свое время тоже закончила музыкальную школу, и даже музыкальное училище.
Многодетность – это счастье. Не могу сказать, что все легко и просто, бывают, конечно, сложности. Но многодетность – это счастье, это факт!
– Музыкальное училище – это же специальное образование, когда вы успели его получить?
– Я училась в музучилище параллельно с учебой в математической гимназии. И для меня это было абсолютно нормально. Задания одной школы делала на переменах в другой. И вообще, этот насыщенный график в детстве во многом определил мой взрослый образ жизни. Мне кажется, именно поэтому я столько всего успеваю. Музыкальное образование добавило организованности. Музыка в моей жизни так или иначе присутствует все время. Например, Лиза училась по классу скрипки, а скрипка лучше звучит с аккомпанементом – я подыгрываю ей на фортепьяно. Мы с детьми поем в церковном хоре в Храме Святых Марии и Кирилла в Тушине.
– Вы аспирантка Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Почему выбрали именно этот вуз и какое отделение?
– Когда планировала уйти в декрет, а старшие дети уехали к бабушке на лето, я вдруг поняла, что у меня появилось свободное время. И решила пойти в аспирантуру. Выбрала ПСТГУ, потому что до рождения детей училась там на регентском факультете, параллельно с литовским юридическим. Не закончила, так как родились дети, и учиться в двух вузах стало слишком сложно. Поступила в аспирантуру по специальности «Социальная педагогика», пошла к людям, которые занимаются этими вопросами на практике. Это очень важно для меня в моей юридической практике и тема диссертации выбрана смежная – юридическо-педагогическая. Мне, профессорской дочке, уже есть что сказать в науке. И моим родителям-ученым это очень приятно.
– Как получилось, что в католической Литве вы стали православной?
– От родителей. Мои родители в начале 80-х пришли к вере, и пришли именно в православие. Почему? Думаю, под влиянием тех людей, с которыми их свела жизнь. Например, сейчас в Москве многие знают митрополита Иллариона (Алфеева). А в 1987 году он был молодым священником Свято-Духова монастыря в Вильнюсе. Мы с мамой стали одними из первых его духовных чад и очень много с ним общались. Ездили в Псково-Печерский монастырь на встречи с старцем Иоанном (Крестьянкиным).
На папу большое влияние оказал митрополит Хризостом (Мартышкин). Родители пришли к православию, общаясь с такими неординарными людьми, а с ними и я.
– Что для вас вера?
– Смысл жизни.
– Как ваша вера согласуется с профессией? Бывает, что Закон Божий и закон юридический в вашей практике друг другу противоречат?
– Для меня здесь нет противоречия. Фактически моя задача состоит в том, чтобы хорошо выполнить свою работу. Когда человек приходит к адвокату, он приходит со своей правдой. Адвокат не видит истины, не знает, как все было на самом деле. Принимаешь то, что клиент тебе рассказывает. Адвокатская этика не подразумевает сомнения в словах доверителя. Я никогда не прошу клиента лгать или что-то выдумывать, чтобы выглядеть в процессе лучше. Такие методы – предпосылка к провалу, хотя и позволяют адвокату, проиграв, оправдаться: «Что же вы так неловко выступили?». Ложь видна суду. Поэтому каких-то проблем морального характера у меня не возникает.
– Продолжите фразу: женщина в праве…
– Активный участник юридического процесса, имеющий в некоторых случаях свои уникальные преимущества. Мне кажется, именно женщина-адвокат – связующее звено между юридическим миром и миром обычных людей. Я не уравниваю мужчину и женщину, потому что мы разные. И пусть меня загрызут феминистки, но я думаю, что некоторые юридические проблемы женщина может решить лучше, чем мужчина, именно благодаря своему женскому началу.
– Какие, например?
– Я считаю, что у женщины свое восприятие мира. Ей проще разрешить ситуацию, не доводя дело до суда. И в семейных делах адвокат-женщина справится с примирением лучше. Мне кажется, женщины успешнее выступают в роли миротворцев, используя свои врожденные психологические приемы, даже свою большую эмоциональность. Кроме того, женщина-адвокат лучше поймет психологию женщины-судьи и женщины-прокурора, а, значит, легче найдет к ним правильный подход.
Текст: Марина Силанова.
Фото: Евгения Синкевич,
Вера Петрова,
Елена Курбатова,
Екатерина и Алексей Черкасовы.
